Фандом: Волчонок
Автор: Demonesssa
Размер: ~ 6800 слов
Пейринг/Персонажи: Скотт МакКол/Лидия Мартин
Категория: гет
Жанр: ангст, херт/камфорт
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: human!AU
Краткое содержание: Лидия Мартин рассекает острыми лезвиями лед, вспарывая тишину над катком шелестом своей юбки, которая поднимается при каждом ее вращении, и морщится от летящих ей в лицо льдинок, которые откалываются под сильным напором ее коньков на резких виражах.
Скотт МакКол стоит около бортика и пытается прикурить сигарету от постоянно потухающей зажигалки с безвкусным тяжелым плетением на крышке.
Примечание: Все, как в каноне, только Скотта никто не кусал. Обычная, человеческая жизнь, расставившая все по своим местам. Скотт из неудачника в старшей школе вырос в преуспевающего банкира, а звездочка Мартин стала успешным, но рядовым адвокатом по промышленным искам.
Где-то на фоне Эллайзек и Стэрика. На очень дальнем фоне.
Вычитано, но плохо.
читать дальшеЛидия Мартин рассекает острыми лезвиями лед, вспарывая тишину над катком шелестом своей юбки, которая поднимается при каждом ее вращении, и морщится от летящих ей в лицо льдинок, которые откалываются под сильным напором ее коньков на резких виражах.
Скотт МакКол стоит около бортика и пытается прикурить сигарету от постоянно потухающей зажигалки с безвкусным тяжелым плетением на крышке.
— Чертовы кондиционеры, — как-то апатично ругается он и едва не поскальзывается на отвратительных коньках коричневого цвета.
У Лидии коньки совсем не такие. У нее они белые с черной идеальной шнуровкой и тонкими, наточенными лезвиями.
Скотт все-таки поджигает сигарету и смотрит на мечущуюся по катку миниатюрную фигурку. Ее рыжие волосы уже давно потеряли укладку и сейчас вздымались в воздух огненным облаком. Под светом прожекторов они, волосы, кажутся совсем не тускло-ржавыми, как пару часов назад на вечеринке какого-то фонда, а восхитительно яркими, почти апельсиновыми. МакКолу даже кажется, что ему покалывает нос от острого кислого запаха цитрусов.
Лидии Мартин ровно двадцать семь, и за плечами у нее несостоявшаяся свадьба со сбежавшим Уиттмором, сожаления по поводу упущенного Стилински и неопределенная дружба с МакКолом. Хотя если с первым и вторым все понятно, то с последним значение слова «дружба» несколько преувеличенно. Их связывает всего лишь одна школа в прошлом и восемь походов на каток в настоящем.
Лидии Мартин ровно двадцать семь, и она не красит губы клубнично-красным, как сильно любила делать это в школе, и носит исключительно строгие костюмы с юбками, которые едва открывают колени.
Лидии Мартин ровно двадцать семь, и она успешный адвокат, которому не пристало кататься на коньках в одиннадцать вечера на пустом, выкупленном на целую ночь катке. Но она упорно продолжает это делать, добиваясь противного зуда в лодыжках.
У Скотта МакКола есть всего две вредные привычки: курение на катке под заунывную музыку старого, хрипящего радио и Лидия Мартин. Последнюю невозможно не причислять к вредным привычкам, так как иначе он не может объяснить, почему спускает чертовых двенадцать тысяч на то, чтобы арендовать каток на ночь. Хотя двенадцать тысяч не особо сказываются на его бюджете и скорее всего замечаются в счетах лишь из-за того, что он потратил деньги не на машину или красивую безделушку, а на аренду катка.
— Глупо, — лаконично говорит Хейл и продолжает дальше перекладывать его документы.
Скотт знает, что это на самом деле глупо.
Лидия резко тормозит рядом с ним, осыпая ледяными крошками из-под коньков, и Скотт ждет, что она попросит его пиджак, но Мартин никогда этого не делает. Пора бы уже привыкнуть, МакКол.
— Интересно, ты и в постели такой неуклюжий, — фыркает Лидия и садится на лавку, забрасывая на нее одну ногу, чтобы подтянуть шнуровку.
Скотт пожимает плечами и не шутит о том, что она может это проверить. Скотту же не пятнадцать лет, ему целых двадцать восемь. Вчера исполнилось.
— Тебе не холодно? — словно мимоходом интересуется МакКол, будто спрашивает время у прохожего.
— Холодно, — кивает Мартин и передергивает плечами. Скотт тушит сигарету о бортик, прижигая вечно холодный пластик, и бросает ей на плечи свой пиджак.
Лидия вновь передергивает плечами, но на этот раз для того, чтобы удобнее устроиться в пиджаке. Она впервые отмечает насколько у него широкие плечи, утыкаясь носом в лацкан. Пахнет дорогим парфюмом и дешевым сигаретным дымом.
Она не говорит ему спасибо, лишь улыбается одним уголком губ. Честно говоря, это выглядит довольно жалко, но Скотт кивает головой в ответ, выпуская из легких остатки дыма.
Кататься на коньках, утопая в чужом, да и к тому же мужском пиджаке, неудобно. Но тепло. Тепло растекается по венам, заставляя кровь густеть и нестерпимо жечь изнутри. Лидии невероятно нравится это ощущение, хотя оно и граничит с мазохизмом, но Мартин не в силах отказаться от него.
Потом они уходят.
По отдельности.
Она бросает свои белоснежные коньки в багажник Инфинити позапрошлого года и садится за руль, до боли выкручивая руки из-за мощности машины. Машина большая для нее, и Лидия утопает в ней почти так же, как в пиджаке МакКола. Но Мартин принципиально не купит маленький «женский» Пежо.
Он оставляет свои коньки на лавке у катка и ему абсолютно наплевать на то, что с ними случится. Но они, по странной случайности, всегда появляются рядом с Мартин, которая первой выходит на каток, пока он договаривается об аренде на очередную ночь, которую они, как обычно, не израсходуют полностью, и старательно шнурует коньки. Скотт выбрасывает едва начатую пачку сигарет в мусорный бак у здания катка, поднимает голову вверх, чтобы понять, что за эти несколько часов ни черта не изменялось, и щелкает сигнализацией своего нового Пагани. У него машины долго не задерживаются, в отличии от Мартин.
— Ты как пятилетний мальчишка, — однажды говорит ему Лидия и кивает на очередную ярко-желтую спортивную машину. — Только теперь ты покупаешь уже не игрушечные копии.
МакКол не помнит, когда это началось.
Не помнит, когда стал покупать машины, словно пирожные в кофейне на обед. Пристально смотреть на Ламборджини и ставить легкий росчерк в чековой книжке.
Не помнит, когда обычные полуприветственные кивки на различных мероприятиях переросли в поездки с Мартин на каток. Когда стал покупать сигареты, где придется, не выбирая марку, и натягивать ужасные коричневые «под кожу» коньки на ноги.
Не помнит, когда начал мысленно отмечать, что эти сережки Лидия уже надевала только с другой прической и другим платьем. Отпивать из бокала с кислым шампанским и, не поворачивая головы, говорить ей дежурные комплименты.
Не помнит, когда его жизнь начала так сильно закручиваться вокруг этих странных походов на каток. Стройной фигурки с апельсиновыми волосами и судорожными попытками затянуться никотином.
МакКол не хочет помнить, когда это началось.
Ведь в остальное время он ненавидит резкий запах цитрусовых и горький сигаретный дым.
И в своей собственной квартире Скотт решительно забывает о существовании некой Лидии Мартин, бывшей королевы школы. Он звонит Эллисон, и та бегло шепчет, что скоро будет. МакКол устало трет виски, открывает для себя бутылку пива и думает, что сегодня секс будет, вне всяких сомнений, гораздо более сумасшедший.
Нет, они с Арджент давно расстались и не планировали сходиться ни в коем разе, но остались друзьями. И, опровергая всеобщее мнение о том, что дружбой ночью не займешься, занимались сексом пару раз в месяц, не имея друг на друга абсолютно никаких видов.
Скотт знает, что скоро ее отношения с Айзеком, который, кажется, учился с ними в школе, перевалят за отметку «серьезнее некуда», и Эллисон деликатно попросит его прекратить звонить. Такую стадию они проходили трижды, но МакКол искренне сожалел, когда Арджент вновь приходила к нему с разбитым сердцем и раздвинутыми ногами.
Скотт хочет верить, что с этим самым Айзеком у нее все получится.
— Ты помнишь Лидию Мартин? — спрашивает Арджент Скотт, переворачиваясь на живот рядом с ней.
Эллисон расслаблена после сексуальной разрядки и сонно тянется в постели, не посягая на его личное пространство. Они оба ненавидят спать в потных, липких, излишне жарких объятиях.
— Выскочку Мартин из школы? — уточняет она и, не дожидаясь подтверждения, со злорадной насмешкой произносит: — Принц Джексон бросил ее у алтаря, и сейчас она живет одна, насколько я знаю. Работает каким-то юристом. Кажется, что-то по части промышленных исков. Одевается так, что моя бабушка рядом с ней секс-бомба. Ставлю двадцатку на то, что через лет десять она будет в банке спермы выбирать себе отца для ребенка.
МакКол почему-то думает, что если бы у нее появилась дочь, то обязательно с такими же ярко-рыжими волосами и аккуратными, маленькими губками. Она была бы кокетливой, но умела добиваться своего. А если бы был сын, то у него были бы пушистые ресницы и упрямый взгляд исподлобья.
— А с чего ты о ней вспомнил? — запоздало удивляется Эллисон и лениво зевает, вытягивая руки вверх.
— Часто вижу ее на вечеринках, — пожимает плечами Скотт и полностью убеждается в том, что говорить о походах на каток Арджент не стоит.
— Твои вечеринки — это просто сборище богатеев и тех, кто хочет примазаться к их счету в банке, — фыркает Эллисон.
У нее это выходит совсем не как у Лидии. У нее это выходит как-то зло и чуточку презрительно. В фырканье Мартин МакКолу чудится какой-то подавленный порыв помочь, плохо замаскированный фальшивым безразличием.
МакКол равнодушно кивает ей в ответ, не желая вступать в бессмысленный спор с вечно уверенной в своей правоте Арджент.
Желание говорить ей о катке и Лидии отпадает насовсем.
С утра он находит пустую постель, записку на ярко-голубом стикере от Эллисон с легким отпечатком ее блеска для губ и с десятка три не принятых звонков на телефоне. И даже не звонков, а SMS-переадресации о непринятых в скайпе вызовах. Стилински всегда торопится жить.
Скотт наспех заправляет постель, отрывает стикер от лампы и, еще раз пробежавшись глазами по неровному почерку, отправляет бумажонку в мусорное ведро. МакКол думает, что если бы был влюблен в Арджент, то сохранил бы чертов стикер, ненавязчиво положив его в одну из сотен книг на полке, которые он никогда не открывает. И не открыл бы никогда, но факт того, что где-то рядом, в его квартире, есть частица того, кого он так любит, согревала бы невероятно.
МакКол трясет головой и замечает, что стал слишком часто употреблять будущее время в каких-то ненужно-личных вещах.
Скотт отмахивается от душа, понимая, что Стайлзу в целом наплевать на то, как он выглядит. Он открывает ноутбук, и стоит загрузиться скайпу, как приходит звонок от кого-то с аватаркой Марвеловской тематики, и Скотт даже не смотрит на имя, нажимая «ответить с видео».
— Нет, ты только посмотри на него! — тут же вопит Стайлз и начинает длинную тираду о том, как нехорошо спать до обеда и не отвечать на такие редкие порывы лучшего друга пообщаться. Стилински совсем не смущает то, что у них разные часовые пояса, и его «обед» — это девять утра МакКола, а редкие порывы проявляются в нем почти каждые три дня.
Скотт, как всегда, не может сдержать смешки из-за самоиронии, которой наполнен монолог Стайлза, и широко улыбается Эрике, которая проходит сзади в одной футболке Стайлза и приставляет себе к виску «пистолет» из двух пальцев. Он ее понимает и одновременно восхищается тем, как она умудрилась прожить с его другом четыре года и не убить за это время, хотя и обладала гораздо более взрывным характером, нежели Скотт.
— Она меня просто любит, — восклицал Стилински и улыбался такой довольной-довольной улыбкой, что Рейес приходилось с силой давать ему подзатыльник, а незадачливому Стайлзу убеждать ее уже в собственной любви.
— Ты это ему скажи! Мне-то ты врать горазд! — возмущалась Эрика и отпихивала его руки, толкая в сторону веб-камеры.
— Ты знаешь, я очень люблю свою девушку, — с непередаваемой гримасой говорил Стайлз, и Скотт с такой же серьезной миной кивал, оповещая, что ему пора.
Честно говоря, МакКол завидует Стилински. Не черной, конечно, но белой завистью. Его перепалки с Эрикой, за которую он со всей уверенностью может порвать любого, вызывают у Скотта какую-то тянущую, выжигающую боль в районе лопаток.
По словам Мартин именно там располагается душа.
МакКол склонен верить ей.
— Где вы сейчас? — успевает вставить Скотт, пока Стайлз набирает воздух, чтобы продолжить бессмысленный разговор, в котором говорит в основном, конечно же, он.
— В Барселоне, — на удивление кратко отвечает Стилински, и воображение МакКола рисует ему что-то совсем испанское, наподобие фильма о Зорро.
Это еще одно, о чем завидует Скотт. Его лучший друг колесит по всему миру, и, наверно, в его паспорт уже вклеили дополнительные страницы из-за слишком частых штампелей виз. Стайлз приезжает в Америку исключительно на День Независимости, и они вместе пьют пиво и смотрят на чужие взрывающиеся где-то в небе фейерверки. Потом Стилински шутит, пьет четвертую бутылку, и они идут взрывать уже собственные салюты, оставляя Эрику дремать на диване.
Скотт хочет так же приезжать в душный, пыльный Нью-Йорк раз в год, чтобы пообниматься с Эллисон, пожать руку Дереку, который пристально следит за его счетами, и улететь куда-нибудь в Барселону. А через неделю в Пекин. А потом в Прагу или Париж.
— Все города, которые начинаются на букву «П» великолепны, — как-то замечает ему Лидия, когда в очередной раз шнурует свои коньки рядом с ним.
Стайлз как-то быстро сворачивает разговор, и Скотт не возражает: ему-то по сути нечего рассказывать, хотя Стилински бы нашел с тысячу интересностей в его жизни преуспевающего банкира.
У МакКола гудит голова, хотя день толком еще не начался, но разговоры со Стайлзом всегда выматывали его. Особенно такие, в которых Стилински в конце бросает странный взгляд и сдержанно прощается, фальшивя своей кривой улыбкой.
У Скотта есть целый день, который он может посвятить, чему захочет. Если говорить откровенно, то у Скотта есть целая жизнь, которую он может посвятить, чему захочет. Проблема в том, что Скотт не знает, чему ее посвятить, и продолжает покупать спортивные машины, коллекционируя их в своем гараже на подземном паркинге высотки, в которой живет.
— Ты неприкаянный. Не знающий, что сам с собой делать, — говорит ему Мартин, когда он на очередном мероприятии предлагает ей пойти на каток (это был их третий раз: она была в бирюзовом, а ему в шею впивалась стильная со вкусом подобранная Эллисон бабочка), и тут же вздыхает, отводя глаза: — И в этом мы с тобой похожи.
И МакКолу все ее слова кажутся априори верными. Может, потому что так оно и есть. А может, потому что больше никто не говорит с ним об этом, предпочитая вопросы о его бизнесе или номере телефона.
Скотт все-таки идет в душ и стоит под ледяными струями воды дольше положенного, выдыхая на плитку перед собой клочки пара, которые оседают мелкой водной россыпью на кафеле.
Он яростно чистит зубы, слишком сильно нажимая на ручку, и невнятно ругается с полным ртом пены, когда щетка ломается пополам. Ему доставляет неудобство поломка зубной щетки, но в этом так же есть и тайное, немного болезненное удовлетворение: нужно будет идти в магазин, чтобы купить новую.
— Сходить в магазин за щеткой, — бормочет себе под нос Скотт и улыбается своему отражению. — Планы, почти как у нормальных людей.
МакКол выходит из ванной, ероша темные волосы полотенцем и натыкается взглядом на свою безжизненно белую кухню.
Он быстро натягивает джинсы и джемпер, треплет невысохшие волосы и, стуча фирменными кроссовками, спускается по лестнице вниз. Скотт игнорирует и лифт, и машину, идет быстрыми уверенными шагами через парадную, ловя удивленный взгляд консьержа.
В магазине он недолго колеблется между оранжевой и синей щеткой, а на кассе хватает журнал с интерьерами, который небрежно летит в корзину к синей щетке.
Когда МакКол выходит из магазина, он на мгновение смотрит вверх, на небо, которое уже давно не такое аспидно-черное, как вчера, после катка, и набирает номер Мартин. Он у него есть. Не от нее, конечно же. Дерек Хейл молча кладет бумажку с ее мобильником перед его носом в кабинете и так же молча выходит из него.
— Ты поможешь мне выбрать кухонный гарнитур? — это, наверно, слышится очень странно со стороны, но Лидия отвечает незамысловатое «да» и бросает на прощание «целую».
Скотт стоит молча минуты три, прижимая к уху уже молчащий телефон, и пытается понять, куда же она все-таки его целует.
В лоб — тепло и нежно.
В щеку — робко и доверчиво.
В шею — щекотно и чуточку страстно.
В губы — сладко и ядовито.
Ему бы знать, что все меняются и что он из неудачливого подростка превратился в успешного мужчину, которого даже публикуют в дурацких дамских журнальчиках в рейтинге завидных женихов Нью-Йорка. Только ему кажется, что Лидия Мартин не изменялась. Ему все еще кажется, что стоит опасаться ее спокойной уверенности в себе и странной любви к конькам посреди ночи. Только отчего-то жизнь тянется от одного похода на каток к другому, полностью проваливаясь в зияющую пропасть где-то между ними. Нет, Лидия не вытягивает его из бездны, просто тормозит полет. Он словно висит в невесомости пару часов, курит сигареты и смотрит на нее, скользящую по блестящему сухому льду. А потом лишь ускоренно падает ниже и ниже.
Но моменты полной эфирности, при которой ничего не давит, даже отвратительный сигаретный дым, безоговорочно, стоят всей той меланхолии, которая вгрызается в душу после.
Стоит переступить порог квартиры, и омерзительное жжение между лопаток усиливается, словно от наклеенных нагретых собственным телом перцовых пластырей. Только вот их нет. Он смотрел через два зеркала на свою собственную спину и не нашел ничего, кроме пары родинок и излишне выпирающих позвонков.
Скотту кажется, что у нее в квартире должно быть как-то особенно темно и мрачно. Или просто темно, но уютно, словно в осеннем сумраке. А она бы сидела в кресле с чашкой глинтвейна и клетчатым, обязательно клетчатым, пледом на коленях. И с распущенными, не уложенными волосами, которые не строго зализаны, а немного растрепанны после недавнего мытья головы и последующего расчесывания круглой щеткой.
Он думает об этом, пока на автомате платит за жетон в метрополитене и едет в каком-то вагоне рядом с бомжеватого вида мужчиной. Впервые за пару лет ему не хочется садиться за руль новенькой машины, используя для этого поездку куда бы то ни было к кому бы то ни было как повод. Впервые он едет не вполне осознанными путями, но вполне осознанно к Лидии.
Мартин не спрашивает, откуда у него ее адрес, а просто открывает дверь, смотрит долгим взглядом и отходит в сторону, давая возможность пройти внутрь.
— У тебя тесно, — говорит МакКол, будто не зная, что еще сказать. А говорить и в самом деле нечего: жалюзи, которые ломают солнечный свет, полки с книгам и небольшая гостиная с кухней, разделенные барной стойкой.
В углу есть небольшая белая дверь, и Скотт уверен, что там у нее спальня. С широкой кроватью и балдахином над ней. Как должно быть у настоящих представителей голубых кровей. Он забывает, что Лидия давно уже не королева и даже не принцесса.
Лидия пожимает плечами, невольно копируя его любимый жест, и ставит на плиту джезву. Она не спрашивает, любит ли он кофе и вообще хочет ли его, а просто наливает воду из кувшина с фильтром в турку.
Скотт заворожено смотрит, как она своими тонкими пальцами берет щепотку корицы, подцепляет ноготками с незаметным французским маникюром два бутончика гвоздики из стеклянной баночки с железной крышкой и засыпает кофе, который ошеломительно пахнет даже не заваренный.
Мартин не обращает на него внимания, увлеченно регулируя огонь под джезвой, изредка приподнимая турку над огнем, чтобы она чуть-чуть остыла и кофе не закипел.
МакКолу кажется, что воздух вокруг наполнился чем-то тяжелым, застревающим в горле, а после оседающим тяжелым свинцовым комом в животе. Теплым, почти горячим, но не выжигающим комом, дающим лишних два вздоха в минуту.
Чашки маленькие, всего грамм по сто, и Скотту непривычно держать в руках такую хрупкую посуду. Он не пьет кофе в ресторанах исключительно из-за этого, предпочитая заваривать растворимый кофе дома в больших кружках. Стайлз уже привык к этой странности МакКола, который не особый ценитель кофе, а Эллисон все еще презрительно фыркала, но ничего не говорила.
Лидия встает на носочки и пытается без стула или табуретки дотянуться до верхней полки. Скотт оглядывает ее со спины, понимая, что она не носит как Арджент короткие шортики и легкие футболки, которые обтягивают грудь. На ней длинные штаны, которые закрывают штанинами ее маленькие ступни, и бесформенная байка с логотипом «Чикаго Буллз».
— У меня такая же есть, — неловко подмечает Скотт и аккуратно кладет руки ей на талию. Она вздрагивает всем телом, и МакКол чувствует, какая она холодная. Ему кажется, что рядом с ней он как атомная электростанция, которая буквально пульсирует теплом.
Он кашляет и, чуть отодвинув ее в сторону, отдергивает руки. Жест выглядит несколько брезгливо. Хотя скорее даже испуганно. Будто он младшеклассник, который дотронулся до экспоната в музее, рядом с которым стояла табличка «Руками не трогать».
— Зеленая бутылка, — поясняет Лидия, понимая, зачем он это делает. МакКол послушно достает бутылку с ликером и с негромким, но излишне четким и резким в повисшей тишине звуком ставит на стол.
Мартин добавляет себе в кофе Бейлис и, опять-таки не спрашивая, льет ликер в его чашку. Скотт, впрочем, не возражает.
МакКол молча пододвигает к ней журнал с интерьерами, который он купил в магазине, и ощущает, как неудобно утыкается в бок новая зубная щетка.
Мартин осторожно открывает первую страницу и через секунду полностью погружается в журнал, забывая об остывающем кофе. Она листает его, обводит пальчиками детские шторы с диснеевскими героями, подчеркивает острым ноготком цены, оставляя едва заметный след на глянцевой странице, и еле заметно улыбается краешком губ, когда натыкается взглядом на забавно раскрашенные граффити стены из мастер-класса.
Скотт пьет кофе мелкими-мелкими глотками, потому что боится закончить его до того, как Лидия прочтет весь журнал, и он не сможет разглядывать ее поверх чашки изучающим взглядом Ганнибала Лектора. МакКол думает, что если бы Стилински знал, что его лучший друг сейчас так смотрит на его школьную давно позабытую любовь, то он бы назвал его взгляд именно так.
— Здесь нет ни одного кухонного гарнитура, — спокойно, без улыбки говорит ему Лидия и отпивает холодный кофе, отчего тут же морщится.
— Правда? — глупо переспрашивает Скотт, стараясь не смотреть в ее сторону.
— Ты думаешь, я соврала? — вытягивает губы трубочкой Мартин и чуть удивленно смотрит на него.
— Нет, — коротко отвечает МакКол и поднимает на нее глаза. — Почему ты больше не одеваешься, как раньше?
Скотт сам не понимает: он задал этот вопрос, чтобы заполнить молчание, или ему правда интересно, куда делись короткие курточки и плиссированные юбочки длиной до середины бедра.
— Как пьянствующая шлюха? — с ее губ хлестко срывается ругательство, но это замечает лишь МакКол. Лидия лишь приподнимает правую бровь и делает последний глоток из чашки.
— Я хотел сказать, как королева школы, — деликатно поправляет ее Скотт и слышит хрипловатый смешок:
— Но мое определение точнее, правда?
МакКол неопределенно качает головой и упрямо смотрит на нее в упор, ожидая ответа.
— Мы ведь уже не в школе, Скотт. Десять лет прошло. Я адвокатесса и обязана выглядеть прилично, — она объясняет ему это, словно маленькому ребенку, и, честно говоря, это вызывает прилив раздражения, которое колется под верхней губой и не дает толком сосредоточиться на ее словах. — И если ты думаешь, что я не знаю, как обо мне отзываются эти надувные стервочки вроде Арджент, то спешу тебя огорчить. Меня, может, осуждают, но зато я знаю, что делаю со своей жизнью.
— Совсем недавно ты говорила, что, как и я, не знаешь, что с собой делать, — возражает ей Скотт и ловит ее удивленный взгляд.
Она смотрит на него так, словно удивлена, что он слушает ее. Удивлена тем, что он помнит то, о чем она рассуждает на стылом катке, кутаясь в его пиджак.
— Я не знаю, что делать с собой, но с жизнью-то совсем другая ситуация, — мимолетно улыбается Лидия. И МакКол жадно впивается в эту улыбку взглядом. В эту широкую, довольную, искреннюю и, Скотт готов спорить на что угодно, непроизвольную улыбку.
Она ставит чашки в глубокую мойку, и Скотт удивляется тому, что у нее нет посудомоечной машины. Он думает, что уже забыл, как выглядят эти яркие губки для мытья посуды и средства кислотных цветов с химическими запахами. Но у Мартин есть и то, и другое, и у Скотта в голове звенит голос матери привычным «Уберись в комнате, Скотт!».
— А тебе нравилось, как я одевалась в школе? — этот вопрос заводит его в тупик, но Скотт, не желая признавать это, неопределенно отвечает:
— Ты нравилась всем.
— И тебе? — продолжает допытываться Лидия, склонив голову набок так, что ее волосы падают на столешницу. МакКол скользит взглядом с кончиков вверх до темных корней и встречается со ждущим взглядом зелено-карих глаз.
— Ты нравилась всем, — повторяет Скотт и не отводит взгляд. Обычно он предпочитает не задерживаться на чужих глазах. Особенно в омутах Мартин, которые обещают больше, чем дают.
— Почему же ты тогда не пробовал меня куда-нибудь пригласить? — снова спрашивает Лидия, видимо, принимая его ответ за утверждение.
— Ты была негласной королевой школы и встречалась с Уиттмором, — при упоминании Джексона Мартин едва заметно морщится, но кивает, и Скотт, как ни в чем не бывало, продолжает: — А я был неуклюжим неудачником с комплексами.
— А сейчас ты себя считаешь удачливым ловкачом? — усмехается Лидия, и до МакКола, наконец, доходит, что она считает, что он подкатывает к ней.
Его догадки подтверждаются, когда Мартин подходит к нему, огибая барную стойку, и берет лицо в свои ладони. Они у нее нежные, мягкие и пахнут чертовыми фиалками.
Его щетина неприятно колет ладошки Лидии, но она аккуратно проводит большим пальцем по узкому, недлинному шраму над его правой щеке и наклоняется к его сухим губам.
Поцелуй поддельно робкий, словно на публику, и отдает выпитым кофе с карамельным Бейлисом.
Скотт не двигается, позволяя ее языку скользнуть ему в рот и очертить ряд нижних зубов. Он сжимает пальцами столешницу, и мокрый искусственный камень противно и громко скрипит. Губы Мартин растягиваются сквозь поцелуй, когда она слышит этот звук, и Лидия чуть подается вперед, прижимаясь грудью к нему.
Он не выдерживает и обхватывает ее за талию, сминая безразмерную байку, которая скрывает все ее изгибы. Скотт чувствует через серую фланелевую ткань, как прогибается ее спина, и он полностью отключается от того, что не хотел этого, и что, наверно, она все еще считает его школьным неудачником только теперь с деньгами.
МакКол утыкается носом в ее волосы, чуть приподнимая их рукой. Они тяжелые и будто даже пыльные. И совсем не пахнут апельсином.
Лидия покусывает мочку его уха и уже обнимает за шею, зарываясь пальчиками в темные густые волосы. Ее прикосновения, направляющие и дающие ложное представление о том, что он контролирует ситуацию.
Скотт запускает руки под байку, и она вздрагивает от его горячих прикосновений, но МакКол глухо шепчет ей в волосы о том, что она прекрасна, и Мартин доверчиво прижимается к нему крепче.
И в этот самый момент, прямо сейчас, она для него совершенна.
Ее пахнущая мылом шея, тонкие ледяные пальцы в его собственных волосах и ее тяжелые рыжие, которые лезут в рот и нос.
Ее бейлисные, беспорядочные поцелуи, давно переступившие черту робости, спина с выпирающими позвонками и острая коленка между его ног, на которой она держит все свое равновесие.
Ее отчаянная уверенность в правильности собственных действий, нехватка кислорода от слишком маленького расстояния между ними и излишнее, почти доскональное, знание друг друга.
— У нас сейчас будет секс? — сбивчиво спрашивает Скотт, и Мартин чуть отстраняется от него, упираясь ладонями в его широкие плечи. Она наклоняет голову, и МакКол успевает оценить ее припухшие губы и болезненную нерешительность в ее потемневших глазах.
— А ты сходишь со мной на каток еще раз после этого? — выдыхает Лидия, и тонкая кожа на ее белой, белее сигаретного дыма, шее натягивается от слишком глубокого вдоха.
— Схожу, — коротко кивает МакКол и видит, что Лидия ему не верит и чуть отталкивается от него, снимая покрасневшее колено с деревянного табурета, на котором он сидит.
— Интересно, ты и в постели такой же неуклюжий, как на катке? — разбито улыбается ему Мартин и протягивает руку.
Она не верит, что ему нужно от нее что-то большее, чем секс, и одновременно сама хочет секса и большего.
Лидия хочет от него полуночных походов на каток.
И его самого Мартин тоже хочет.
Она ведет его за руку за собой в спальню и самостоятельно снимает байку, под которой ничего нет, и стягивает свободные штаны, которые падают вниз, стоит спустить резинку с бедер.
У нее аккуратный пупок и маленькая родинка под левой грудью, между четвертым и пятым ребрами. МакКол опускается на колени и аккуратно касается губами этой родинки, ощущая ее ладони на своем затылке. Лидия вздыхает, когда он чуть вытягивается вверх и прикусывает сосок.
Скотт думает, что с Эллисон он никогда так не делал.
Мартин окидывает его непроницаемым взглядом и тянет за плечи вверх. Делает шаг в сторону и падает на постель, не снимая рук с его плеч. МакКол реагирует медленно, и Лидия непроизвольно стягивает его джемпер с плеч. Скотт мотает головой, словно собака, и полностью высвобождается из тесной тряпки, оставаясь в одних джинсах и кроссовках.
Он нависает над ней, пару мгновений разглядывая, как причудливо разбросались ее рыжие волосы по белой простыни ее не застеленной постели, и припадает к ее приоткрытым губам. Давит на нее почти всем весом, вдыхая кислород с собственными поцелуями, и чувствует, как Лидия сводит свои руки между его лопатками, легко проводя кончиками пальцев по почти сведенным вместе костям.
По словам Мартин именно там находится душа.
Скотту хочется затеряться в собственных эмоциях и больше никогда-никогда не открывать глаз, вечно ощущая поцелуи с медным привкусом алкоголя.
Лидия раздвигает ноги, позволяя Скотту полностью лечь на нее, и обвивает его за пояс, скрещивая щиколотки. Чувствует, как в нее упирается возбужденная плоть МакКола, и из ее легких вырывается первый, хрипловатый полустон.
Он сам спускает с себя джинсы, мысленно прокляв придурков, которые придумали пришивать две пуговицы к джинсам, и скользит по ее телу своими широкими ладонями. Оглаживает ее маленькую грудь, идеально ложащуюся в его руку, спускается по ребрам, под которым трепещут легкие, чуть сжимает бока и проводит единым, слитным движением по бедрам до разведенных для него колен.
— Я принимаю противозачаточные, — волнующим, на пару тонов ниже, чем обычно, голосом говорит ему Мартин, и это становится последней каплей к тому, чтобы отодвинуть мешающую полоску ее трусиков и провести дрожащими пальцами по влажной промежности.
Лидия подается вперед, буквально насаживаясь на его пальцы, которые неосторожно задевают набухший клитор и вызывают ее легкое, почти кошачье шипение.
Скотт вводит в нее два пальца и чувствует, как внутри нее буквально пульсирует тепло, в противовес холодным рукам на его спине. Мартин сжимает его пальцы внутри себя и порывисто вздыхает, когда он начинает ими двигать, задавая темп.
МакКол и сам подстраивается под этот ритм, целуя ее грудь, время от времени прикусывая соски и проводя языком между грудей до ключиц.
За пару движений до разрядки Лидия впивается острыми ноготками в его лопатки, причиняя ему на миг ослепляющую боль, к которой Скотт, однако, мгновенно привыкает, словно она всегда царапала его чувствительное место между лопаток и прерывисто дышала ему в макушку, опаляя горячим дыханием волосы и лоб.
Он стаскивает с себя плавки, которые остаются болтаться где-то на уровне колен, задевая ее, скрещенные у него на спине, щиколотки, и входит осторожным движением. Не на всю длину, по чуть-чуть раскачиваясь под ее все более громкие стоны.
Лидия кричит громко, почти оглушающе. Срывается на стоны и хрипит его имя, захлебываясь ругательствами. С силой жмется к нему, пытаясь притянуть МакКола еще ближе, оплетая руками и ногами, словно лианами.
Скотт не противится, буквально сцеловывая ее соленый пот, слизывая маленькие бисеринки с ее восхитительно белой кожи, которая в сумраке комнаты выглядит почти мертвецкой.
Он кончает на два резких движения позже нее, спуская в ее уже обмякшее тело.
У них обоих сбитое дыхание, которое не желает восстанавливаться, и легкая дрожь после ошеломительного оргазма.
Скотт утыкается лбом в ее грудь, время от времени судорожно прижимаясь губами к родинке под левой грудью, вызывая у Мартин новую волну дрожи.
Лидия смотрит в потолок широко распахнутыми глазами и думает, что это того стоило. Стоило лишить себя походов на пустой каток в одиннадцать вечера с курящим и не умеющим кататься на коньках МакКолом ради пары часов такого секса.
После она сталкивает Скотта с себя, и он подчиняется ей, позволяя вдохнуть собственный кислород, а не позаимствованный из его легких.
— Тебе пора, — бросает ему Мартин вместе с джемпером, подобранным с пола.
МакКол выдыхает, почти восстановив дыхание, и тут же сбивает его, оглядывая ее миниатюрную фигурку с «помятыми» трусиками, которые она так и не поправила. Он ловит джемпер и натягивает трусы и джинсы, понимая, что чрезвычайно глупо было бы сейчас оставаться. Это он понимает даже без Стилински.
Лидия уходит в душ до того, как Скотт уходит, и ставит напор воды на максимум. Однако вода не заглушает дверного хлопка.
Мартин чувствует, как подрагивают ее плечи, по которым бьют сильные струи воды, пока она сама сползает по кафельной стенке вниз.
Рядом стоит апельсиновый гель для душа, который обещает самое бодрое утреннее пробуждение. Лидия хватает его и выдавливает на перчатку-мочалку в надежде, что гель подарит пробуждение и от ее собственных иллюзий.
У нее почти получается, и она, глянув на часы, надевает свое самое короткое платье, которое только есть, чтобы пойти и потратить все деньги, которые она бережно копила на второе образование в Гарварде, в маленьком бутике La Perla.
Мартин останавливается на одном, относительно недорогом, комплекте с черными бантиками и белыми полосками. Ей кажется, что это очень символично в данный момент: расчертить все на черное и белое.
Она приходит домой и не заходит в спальню, где все еще не убрана постель и, наверно, остались следы их спонтанного секса. Она сдергивает с себя чертово платье, которое, по сравнению с нарядами продавщиц в магазине, казалось монашеской рясой, и надевает этот комплект, поправляя чашечки не очень удобного лифчика. Она наливает себе бокал мартини, чтобы не сильно опьянеть, но и не быть особенно трезвой, и дефилирует по своей маленькой гостиной, не к месту вспоминая слова МакКола про тесноту.
Наматывая -дцатый по счету круг вокруг дивана, Лидия вдруг истерично смеется и ставит бокал на тумбочку, беря в руки располовиненную бутылку. Мартин делает глоток из горла и успокаивается, понимая, что все прошло так, как и должно было быть.
Лидия не помнит, в какой из их совместных походов на каток она начала строить иллюзии насчет каких-то особенных чувств МакКола по отношению к ней. Она ведь великолепно помнит, как Скотт морщился, когда видел ее целующейся с Уиттмором или когда стоял рядом со Стилински, который в сотый раз пытался к ней подкатить. Она, королева школы Бикон-Хиллз, всегда была безразлична, если не вызывала жалость. И Мартин, играя красивую дурочку, знала это.
Следующий прием по поводу сбора средств для детей Африки (а может, и не для детей, но Лидия слушала только до слов «сбор средств») она пропускает, сказав, что заболела. Ее, вечно везде присутствующую, ответственную, но легко заменяемую Лидию Мартин легко освобождают от посещения.
Потом она пропускает еще парочку рабочих дней, просидев в квартире, рассматривая старые школьные снимки и допивая все алкогольные запасы, что имелись. Она спит на диване, все так же не заходит в комнату, не притрагивается к зеленой бутылке карамельного Бейлиса, как-то очень по-мазохистски не убирая его на полку, и сиплым от алкоголя голосом врет начальнику об ангине. Получается вполне натурально.
Когда выпускной альбом заканчивается в семнадцатый раз, Мартин поднимается, собирает все бокалы в мойку, пустые бутылки — к двери, и, наконец, заходит в комнату. Быстро комкает постельное белье и тащит его к стиральной машине, выбрасывая оттуда трусики и носки и впихивая простынь, покрывало и наволочку, в последний момент вытаскивая из нее подушку.
Лидия принимает душ, расчесывает свои рыжие волосы и выбрасывает апельсиновый гель для душа, чтобы больше совсем ничего не напоминало.
Вечером, на очередном мероприятии, МакКол подходит к ней и предлагает пойти на каток.
Лидия молчит, отпивает из бокала кислое шампанское и кивает.
Скотт не умеет улыбаться едва заметно, как она, и растягивает губы в широкой улыбке. Берет ее за руку и ведет к выходу, не обращая внимания на чужие, чуть удивленные подобным поведением взгляды.
Мартин не может понять, где же она просчиталась, но покорно идет за МакКолом, который крепко сжимает ее холодную ладошку в своих пальцах. Она стучит каблуками по мраморной лестнице и бросает растерянный взгляд на свою машину, когда Скотт открывает дверцу своего Ламборджини и легонько подталкивает ее в салон.
И, собственно, ничего не меняется кроме того, что после катка они едут в ее тесную квартирку и до умопомрачения целуются прежде, чем заняться сексом. И белоснежные коньки Мартин селятся в багажнике его постоянно сменяющихся машин, а ее собственная, брошенная на стоянке Инфинити всегда оказывается с утра под окнами.
Спать с Лидией Мартин, на удивление, очень приятно.
Можно после секса повторно довести ее до разрядки и получить в благодарность за это чашку кофе в постель. Можно трогать ее рыжие-рыжие волосы, еще не до конца сухие с мокрыми прядками, которые на пару тонов темнее остальных. Можно наблюдать, как она медленно собирается с утра на работу, натягивая широкую юбку на бедра и разом скрывая свои прелестные ноги.
МакКол находит свою синюю щетку, которую купил в тот раз, когда приехал к ней с каталогом, и безо всякого разрешения ставит ее в кислотно-зеленый матовый стаканчик рядом с ее оранжевой щеткой. Скотт усмехается и думает о том, что правильно поступил, когда выбрал синюю.
Лидия толком не понимает, что происходит, и чувствует, что теряет контроль над своей жизнью. Она решает плыть по течению и подписывает очередной документ на работе, думая, что будет, если сегодня вечером на мероприятии МакКол не появится. Этот страх назойливо впивается в затылок и расползается липкой сковывающей беспомощностью по телу.
Но Скотт каждый раз приходит, а Мартин перед тем, как пойти на работу, заходит в бутик La Perla, в котором ей уже приветственно кивают, и покупает новый комплект. Однажды ей в голову приходит мысль, что в этом она походит на МакКола. Разве что у него, как у мальчика, машинки, а Лидия же девочка и покупает платьица для кукол. Вернее нижнее белье, переходящее все рамки скромности, что были установлены за десять лет. Но никто ведь и не упоминает, что машинки МакКола стоят по несколько миллионов долларов.
Лидия считает их походы на каток, мысленно обводя красным маркером в воображаемом ежедневнике числа.
Девять.
Десять.
Одиннадцать.
Двенадцать.
Тринадцать.
Четырнадцать.
Пятнадцать.
Стоп.
Мартин сдается. Мартин не идет на очередную вечеринку, а просто методично, по очереди меряет все купленное, но ни разу не надеванное белье, и грустно улыбается своему отражению в зеркале, которое почему-то кривится и ревет, смазывая тушь со щек. Но Лидия точно уверена, что улыбается.
Она не слышит звонка в дверь и вздрагивает, когда знакомая, широкая ладонь ложится на узкое плечико. Мартин оборачивается на МакКола, и тот ничего не говорит, не осуждает, не спрашивает, что случилось. Он садится рядом на ее идеально заправленную постель, на которой, съежившись, сидит Лидия, и буквально сгребает в объятия.
Скотт целует ее в плечо и чувствует на языке соль. В этот раз соль немного другая, отдающая горечью и совсем не сексуально-душная, как обычно.
И Лидия рассказывает ему все. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, повторяя что-то по несколько раз.
Она говорит, что не знает, к чему приведет ее монотонная скучная работа, ведь ей целых двадцать семь, а она, Лидия Мартин, никто. Лидия перекатывает на языке ненавистное «никто», и создается впечатление, будто она не верит в свои же слова. И она, в самом деле, не верит в это.
Она говорит, что не знает, к чему этот их странный секс после кислого шампанского на приемах и катка с сигаретным дымом, который путается в трубах у самого купола. Лидия кривит губы и безвольно обвисает в руках МакКола, позволяя успокаивающе касаться своих рыжих тяжелых, особенно сейчас тяжелых, волос.
Она говорит, что не знает, для кого покупает белье, ведь ему, МакКолу, все равно на то, в чем она до секса, да и она не надевает для него это белье, которое аккуратно лежит в гардеробной, в дальнем углу. Лидия горько ухмыляется и кашляет, словно старая кошка.
— Покажи мне, — шепчет ей на ухо Скотт, и Лидия поднимает на него непонимающий взгляд.
— Покажи мне белье, которое ты купила, — повторяет МакКол и гладит ее по волосам, спускаясь ладонью по лопаткам, которые сквозь волосы особенно острые.
Мартин нерешительно шевелится в его объятиях, и он тут же ее выпускает, давая возможность выбраться с кровати. У нее неуверенная походка, а на молочно-белых ногах проступили ярко-алые полосы из-за долгого сидения в одной позе на смятом покрывале.
Лидия натягивает тот самый, первый комплект, с черными бантиками и белыми узкими полосками. Лифчик все так же кажется немного неудобным, а косточки противно впиваются в чувствительное место под подмышками.
Она совсем не вспоминает о том, что у нее по лицу размазан макияж, и неловко мнется в узком дверном проеме, разделяющем маленькую гардеробную и ее спальню.
— Ты очень красивая, — негромко произносит Скотт и поднимается с постели, делая несколько шагов к ней.
Он замирает в метре от нее и долгим, изучающим взглядом осматривает ее с кончиков пальцев до самой макушки. Словно решает что-то для себя, а заодно и для Лидии, затаившей дыхание в ожидании его вердикта.
— Ты очень красивая, — МакКол повторяет это громче, и Мартин судорожно улыбается, растягивая губы так, что видны ее маленькие клычки.
— У меня есть еще семь комплектов, — неуверенно говорит она и, когда Скотт кивает, радостно бросается в обратно в гардеробную.
И ничего особенного не происходит. Просто она так же методично перемеривает все белье, как и полтора часа назад, только теперь МакКол стоит привалившись к ее комоду и молча рассматривает каждый новый комплект. И тот, что с поясом и красными подвязками. И тот, что с кружевом голубого цвета. И тот, тонкий без грамма пуш-апа с трусиками-шортиками.
— А давай поженимся, — говорит Скотт, и для Лидии это почему-то не становится большой неожиданностью. Словно она каждый день меряет фирменное белье перед парнем, с которым пару раз переспала и училась в юности в одном классе, а он в ответ делает ей предложение руки и сердца.
Мартин склоняет голову набок и смотрит на него непонятным взглядом, скрещивая руки на груди.
— Я куплю тебе каток, ты будешь показывать мне свое белье, мы будем заниматься сексом в моей постели. Ничего существенно не поменяется, — произносит МакКол, убеждая ее, хотя он и сам не уверен, что это правильно.
— Я не хочу белое платье, — шепчет Лидия и до боли кусает нижнюю губу.
— Наденешь черное, — легко соглашается Скотт и подходит близко-близко, буквально смешивая их дыхания. Ему приходится наклониться к ее лицу, потому что без каблуков Лидия совсем маленькая. Но когда она доверчиво подается вперед, первая накрывая его губы своими, то мысли о неудобстве собственного роста как-то разом отпадают. МакКол тянет носом воздух и на мгновение отрывается от нее, вглядываясь в потемневшие почти до его цвета глаза. — И губы накрасишь ярко-красным. Ты же любишь, я же знаю.
У нее смех, совсем не такой, как был в школе, а его МакКол помнил лучше всего со школы, не считая разбитой по вине Стилински машины директора. Она смеется тихо и переливисто, в противовес своему хрипловатому голосу. Смех такой высокий и чистый, что МакКолу кажется, что это смеется вовсе не та девушка с размазанной по щекам тушью. Но стоит ему заглянуть в ее глаза, которые буквально обволакивают своим прекрасным цветом, МакКол понимает, что ошибается. Такие счастливые, как она, смеются только так.
Скотт целует ее почти клубничные от покусываний губы и зарывается рукой в пушистые волосы. Они не тяжелые и совсем не пыльные, как раньше. Скотт чувствует, как резкий цитрус колет в носу, и широко улыбается.
___
Лидия МакКол рассекает острыми лезвиями лед и оглушительно громко хохочет, глядя, как Скотт в сотый раз падает на пятую точку со своих коричневых «под кожу» коньков.
Лидия подает ему руку, но он коварно тянет ее вниз, и она, громко вскрикнув, падает на него. Она задевает коньком ногу Скотта, но он лишь смешно морщится и стягивает с ее головы вязаную шапочку.
Лидия МакКол больше не носит деловые костюмы, не живет в тесной квартирке с одной спальней и гостиной и не работает адвокатом по промышленным искам.
Лидия МакКол покупает новое белье каждую неделю, живет с собственным мужем в новом, только купленном доме и планирует весенний прием в честь собственной свадьбы, с которого наверняка сбежит на каток.