Дорогой дневник. Я не верующая. Люди рождаются, стареют, а потом они умирают. Таков мир, в котором мы живем.
Серия драбблов о Давина/Джош. Мало чем связанные, но пейринг неразрывен для меня. Все прилагательные названия относятся к Давине, разумеется. Рейтинг не выше PG-13 везде.
Вишневая; ~900 словДавине нравится с каким восхищением на нее смотрит этот вампир. Он боится и его имя Джош. Это все, по мнению Марселя, что ей нужно знать. Но дверь за Марселем хлопает, а вампир все ещё смотрит с восхищением, хотя она и заставляет его корчиться на полу, взрывая мозг собственной магией.
— Дальше будет только больнее, — говорит она, облизывая свои вишневые губы, и внезапно, даже для себя, добавляет: — Мне жаль.
— Все в... — Джош захлебывается воздухом, но находит силы выдохнуть окончание, — в порядке.
— Не в порядке, — грустно улыбается Давина и, по-детски аккуратно расправив складки на юбке, становится на колени перед ним, осторожно проводя ладонью по кудрявым волосам. Он вздрагивает и убирает руки от висков, радуясь минутной передышке. Джош смотрит на нее с все тем же восхищением, а она растягивает губы в улыбке, давая понять, что все это поправимо.
— Ещё много? — он кривовато улыбается, но улыбка выходит донельзя жалкой.
— Да, — Давина не видит смысла врать ему, но ещё раз проводит рукой по темным волосам, пропуская кудряшки через пальцы. — Ты любишь музыку?
Она помогает ему подняться и сесть обратно на стул и одновременно начинает напевать что-то из классики. Это Вивальди, но Джош в свои двадцать знает только Tiesto и не больше. Он думает, что если доживет до следующего дня рождения, то точно сходит в консерваторию на концерт. Обязательно.
— Я не могу думать о музыке в такой момент, — кашляет Джош, опуская глаза.
Давина разочаровано вздыхает и отходит от него, убирая свои тонкие пальчики с его локтя и забирая все тепло. Становится до жути холодно, будто его закрыли в школьной морозильной камере в столовой. Это было всего четыре года назад. Кажется, будто в другой жизни.
— Ты любишь джаз? — без интереса спрашивает она и Джош даже успевает удивиться ее перепадам настроения и переменам тем разговора. — Отвлекись и тебе сразу станет легче.
— Клубная музыка, — негромко произносит он и ловит ее несколько растерянный взгляд. — Транс, электроника, дабстеп.
Со сбитым напрочь дыханием, оказывается, очень легко пародировать сильные басы и биты диджеев.
— Я ведьма и мне всего шестнадцать, — говорит Давина и откидывается на своем кресле, закладывая ногу на ногу. И Джош просто должен отметить, что она никак не тянет на ребенка. — Я никогда не бывала в клубах.
— Когда мне было шестнадцать, я посетил с сотню клубов, — усмехается он, но как-то слишком горько. — Это было так недавно, и все чего я тогда хотел, это встречаться с парнями и пить текилу с ними же. А сейчас нормальные желания это — пить человеческую кровь и желать получить чертово кольцо, которое бы позволяло бы выходить мне на улицу днем.
Длинная фраза отнимает слишком много сил и уже отдышавшийся Джош вновь готов загнуться от нехватки кислорода.
— У меня тоже была жизнь, — с затуманенными глазами произносит она и будто невзначай проводит по собственному запястью. — И вероятно, если бы не произошло все это, — Давина окидывает взглядом чердак и вновь останавливается на Джоше, — то сейчас я была бы очень похожа на тебя и твои рассказы.
— Но в итоге, ты сидишь на чердаке и вытираешь воспоминания вампиру, — вновь улыбается он и Давина пожимает плечами, быстро поднимаясь с кресла. Джош успевает заметить ее молочно белые бедра, которые видны из-под взметнувшейся юбки.
— Ты думаешь, меня это не разочаровывает? — разводит руками Давина и подходит к нему ближе, уже вытягивая руку, будто предупреждая вампира о новой волне боли. — Я ведь даже не целовалась ни разу за свои шестнадцать.
— Правда? — Джош даже на мгновение разжимает зубы, которые он крепко сжал, чтобы в очередной раз не закричать, словно девчонка при первом разе.
— Правда, — выговаривает она и ее глаза на долю секунды темнеют, а Джош жалеет, что не стиснул зубы.
Давина больше не останавливается, иногда послабляя боль, но так все же лучше, чем мучить вампира целую ночь. Тем более, она хотела ещё порисовать. Давина сосредотачивается на ощущениях и почти физически чувствует, как воспоминания Джоша вытекают из его ауры и фактически блокируются для всех, кроме нее. Последнее воспоминание действует на нее словно толчок в грудь и она отдергивает руку, словно от горячей сковороды.
Джош просыпается на полу, но под его голову подложена подушка, а совсем рядом на коленях сидит Давина и с интересом и даже немного с тревогой смотрит на то, как он жадно глотает воздух.
— Вот и все. Ты свободен, — произносит она и наклоняет голову так, что ее длинные темные волосы кончиками цепляют дощатый пол.
Джош, молча, кивает несколько раз. И снова смотрит на нее с восхищением. С чистым и таким благодарным восхищением. Давина даже жалеет, что придется вновь стереть его воспоминания. На этот раз уже о себе.
— Спасибо, — она даже вздрагивает от его слов. Да, Марсель часто бросал это треклятое «спасибо», но обычно это было вскользь, и Давина точно знала, что после этого «спасибо» умрет пару десятков ведьм. Не то, чтобы это расстраивало, но все же мешало воспринимать все это как чистую благодарность.
Джош приподнимается на локтях и внимательно вглядывается в ее лицо. Она совсем не боится, что вампир так близко и улыбается ему, оголяя белые зубки.
У него все лицо мокрое от пота и даже губы отдают солью, но она не отталкивает его. Лишь часто-часто моргает. Джош чувствует легкие прикосновения ее ресниц к его щекам, когда легко проводит языком по нижней губе. На удивление, ее губы действительно вишневые. Ему кажется, что даже вишня не обладает настолько сильным вкусом. Он отстраняется от нее и снова смотрит в глаза.
Через мгновение голова снова взрывается и когда он просыпается в баре с пивом в руке, Джош еще раз облизывает губы, ощущая вишневый привкус. И ему, после этого, совсем не хочется знать, что случилось.
Безупречная; ~400 словДавина красива.
С этим Джош не может спорить, да и не хочет, честно говоря.
Если бы он умел рисовать, то обязательно бы изобразил ее пухлые губки, которые растягиваются в добродушной, доверчивой улыбке, и пышные локоны волос, которые невероятным образом лежат так восхитительно безо всякой укладки.
Давина, вне всяких сомнений, талантлива.
С этим не может спорить не только Джош, но и все, кто хотя бы раз видел ее рисунки или магию.
Если бы он обладал хотя бы частью силы Марселя или Клауса, то обязательно бы спал в ее ногах, как преданный пес, чтобы в любой момент защитить ее и просто успокаивать после ночных кошмаров, про которые она рассказывает по утрам.
Давина поразительно умна.
С этим спорят все, но только Джош молчит и позволяет ей откидывать голову на его каменный живот, чтобы, удобно устроившись в копне своих волос, ведьма могла вдоволь порисовать. Рядом с ним она не рисует страшных картин черным углем.
Если бы он мог быть в ее солнечной комнате, окна в которую она занавешивает специально для него, постоянно, то обязательно бы расспросил ее про ее прошлую жизнь. Слушал бы какие-то школьные истории, вроде знакомства с Тимом, кивал и пил колу, которую она считает слишком вредной и почти никогда не пьет. Наверно, поэтому у нее такие идеальные белые зубы, которым он завидует, забывая, что у него, как у вампира, они пожизненно — точнее посмертно — белоснежные.
Давина до жути манящая.
И так думает один только Джош, вслушиваясь в ее напевные слова, которые изредка срываются в девичьем, почти детском сопрано.
Клаус говорит, что у маленькой ведьмы голос хаоса и раздора, и насмешливо предупреждает его о том, чтобы он не слишком привязывался к ней. Хаос не может так долго жить в такой маленькой девочке.
Если бы он имел право касаться ее, то обязательно бы поцеловал ее руки с аккуратными пластинами ногтей, не тронутых пошлым красным лаком, как у Ребекки. Целовал бы и чувствовал, как она едва слышно смеется, когда он колол ее пальчики щетиной.
Давина, кажется, ошиблась веком.
Вместе с любовью к классической музыке, набросками углем, который так сильно пачкает руки, и магией, которая граничит с колдовством. Вместе с ним.
Джош думает об этом, когда отрывает голову Сабин, с ужасом глядя на мертвое тело без головы, которое падает к его ногам. По женщине буквально минуту назад живой, пробегает желтоватое свечение, и он бросает ее голову, словно баскетбольный мяч в корзину, куда-то в кусты.
Давина обязательно научит его рисовать и подарит «солнечное» кольцо, позволяя валяться на красном покрывале ее постели и целовать ее руки.
Платиновая; ~700 слов— А ты умеешь целоваться? — ее вопрос звучит, словно гром среди ясного неба. Ошарашивает, оглушает и лишает возможности дышать. Джошу только и остается, что широко распахнуть глаза и уставиться на Давину удивленным взглядом.
Давина стоит посреди полного разгрома красок, холстов и грубо сколоченных рам для ее картин, которые притаскивает Марсель и которыми она никогда не пользуется. Но вокруг нее, будто спасательным жилетом, островок чистоты. Чердак старый и даже Джош, который вампир, умеющий управлять своим телом, как никто другой, скрипит половицами. От ее шагов нет даже легкого стука подошв. Она перемещается по чердаку, словно фея, и Джош неловко шутит, что она похожа на Динь-Динь из Диснеевского мультика. Давина обычно улыбается на такие замечания и пожимает плечами, ещё сильнее выделяя тонкие ключицы.
Джошу кажется, что ей очень пойдет платина.
Но сейчас она спрашивает его о поцелуях и не отводит взгляда от мольберта, делая автоматические мазки по, кажется, одному и тому же месту на холсте: острый вампирский глаз это четко улавливает. Так же, как и биение ее сердечка, которое где-то теряет нужные удары каждые десять секунд.
— Пока не жаловались, — пожимает плечами Джош, в это же мгновение, понимая глупость сказанного, но ее негромкий смех все равно царапает что-то в легких.
Давина кашляет, пытаясь скрыть смешки, которые он, впрочем, уже услышал, и вновь восстанавливает сердцебиение, заводя разговор об Оскаре Уайлде.
Они возвращаются к этому разговору, когда Клаус перевозит ее в свой дом. Давина несет мольберт и палетку красок, а Джош — все остальное. Она оборачивается каждые пару минут, чтобы убедиться, что Джош идет за ней, и он не устает успокаивающе улыбаться ей в ответ. Если бы у него не было столько коробок в руках, он бы даже обнял ее.
Обнимать Давину немного странно, но приятно. Она ниже на голову и утыкается лбом ровно в плечо (выше — просто не достает), позволяя его рукам сминать свои кудри. Давина сплетает свои пальцы в замочек за его спиной, едва обхватывая своими руками его. Джошу всегда немного неудобно и щекотно от ее горячего дыхания и волос, которые попадают за ворот парки.
— Так ты умеешь целоваться? Знаешь, я Тимом я ни разу не целовалась и даже не знаю как это. В книгах пишут, что это вообще-то инстинкты, но вдруг я что-то сделаю не так? И потом, когда я стану нормальной, — Джошу привычно режет по ушам, ее твердая уверенность в том, что скоро все изменится, но, черт побери, как же он этого не хочет! — он не захочет со мной встречаться? — она путается в словах, явно захлебываясь нормами того, что можно сказать и чего нельзя.
Давина не дергается, когда он внезапно оказывается рядом с ней — уже привыкла. Джош наклоняется и ставит последнюю коробку у ее ног. Со стороны, кажется, будто он отвешивает ей поклон. Она смотрит на коробку, которая их разделяет, с непониманием и Джошу приходится положить ладони на ее талию, чтобы чуть подвинуть к коробке. Он случайно касается ее завышенного пояса у груди и неловко скользит пальцами по атласной ленте, отдергивая руки, когда она, наконец, ставит ножку на коробку.
Когда Давина поднимается на коробку, то становится даже на пару сантиметров выше него.
Джош рассматривает ее темные, шоколадные, в самом деле, шоколадные, волосы, и мысленно рисует в локонах маленькую корону. С тонкими металлическими трубочками у основания, отливающими матовым блеском. Корона не золотая и даже не серебренная. Платиновая.
Наверно стоило бы поцеловать ее нежно, едва прикасаясь, словно фарфоровую куклу, но Джош почему-то совсем забывает об этом, сгребая ее в объятия и крепко-крепко прижимаясь к приоткрытым губам. Он чувствует, как Давина вздрагивает от такого напора, но ничуть не противится, напротив, подаваясь вперед. Позволяет ему сжимать ткань на спине ее платья, вместе с завитками волос, и изучать языком каждый уголок рта. Она разрешает ему полностью доминировать и не отталкивает даже, когда он слишком сильно прикусывает ее губу, сдавленно извиняясь через секунду.
— Какие страсти, — насмешливо раздается от двери, но Давина крепко удерживает его за плечи, внимательно рассматривая его лицо своими расширенными зрачками. Она чувствует, как ее собственный пульс буквально взрывается в запястьях, которые по-прежнему прижаты к шее Джоша.
— А губы всегда так болят после поцелуев? — спрашивает Давина, не обращая внимания на Хейли, которая все ещё стоит на пороге комнаты, и Джош неуклюже пожимает плечами, почти подбрасывая ее руки, которые все ещё лежат на нем.
Давине внезапно приходит в голову мысль, что стать нормальной ей светит ещё не скоро, но, до встречи с Тимом, можно неплохо научиться целоваться, если взять ещё пару мастер-классов у странноватого вампира в серой парке, который утверждал, что он гей.
Счастливая; ~300 слов— И что там? — Джош смотрит тяжело и уверено, словно готов вырвать эту коробочку из ее рук и отбросить подальше, закрывая ее от опасности потрепанной курткой.
Губы Давины дрожат и растягиваются в безумной, счастливой улыбке. Пожелтевшая бумажка в ее пальцах выглядит как-то жалко, но она крепко-крепко ее сжимает в кулаке. Так, что даже Женевьев была бы не в силах отобрать у нее подарок Майклсона.
— Клаус подарил мне заклятье для дневных колец, — выдыхает Давина сквозь зубы и огонь в высоких канделябрах едва заметно меняет цвет. Всего на мгновение пламя становится ярко-желтым, будто то самое солнце, которого Джош не видел уже добрых пару месяцев.
Джош пока мало осознает происходящее, но улыбается, понимая, что все хорошо. Давина с этими нелепыми перьями в прическе выглядит донельзя счастливой, и, когда она порывисто обнимает его, он чувствует тепло, волнами исходящее от нее. Давина вжимается лицом в его рубашку, царапая нос металлическими кнопками, и тихо-тихо смеется.
— То есть я смогу теперь выходить на солнце? — недоверчиво поднимает брови Джош и аккуратно кладет руки на ее талию. Высокий корсет мешает нормально обнимать ее, а перья в прическе щекочут нос.
— Сможешь, обязательно сможешь, — судорожно шепчет Давина, поднимая голову вверх.
И после все, о чем может думать Джош, сводится к тому, не снесли ли кофейню напротив музея с высокими пиками башен. Сильно сжимая ее ладонь в своей руке и впечатывая ее в собственную грудь, чтобы защитить от бегущих людей и падающих со столов блюд, Джош думает, что Давина наверняка была в том самом музее, где он ни был ни разу, но никогда не пила капучинно в кофейне напротив.
Музей работает до семи вечера. В семь вечера ещё светло.
Джош просит Давину сходить туда с ним. Давина соглашается за чашку кофе.
Вишневая; ~900 словДавине нравится с каким восхищением на нее смотрит этот вампир. Он боится и его имя Джош. Это все, по мнению Марселя, что ей нужно знать. Но дверь за Марселем хлопает, а вампир все ещё смотрит с восхищением, хотя она и заставляет его корчиться на полу, взрывая мозг собственной магией.
— Дальше будет только больнее, — говорит она, облизывая свои вишневые губы, и внезапно, даже для себя, добавляет: — Мне жаль.
— Все в... — Джош захлебывается воздухом, но находит силы выдохнуть окончание, — в порядке.
— Не в порядке, — грустно улыбается Давина и, по-детски аккуратно расправив складки на юбке, становится на колени перед ним, осторожно проводя ладонью по кудрявым волосам. Он вздрагивает и убирает руки от висков, радуясь минутной передышке. Джош смотрит на нее с все тем же восхищением, а она растягивает губы в улыбке, давая понять, что все это поправимо.
— Ещё много? — он кривовато улыбается, но улыбка выходит донельзя жалкой.
— Да, — Давина не видит смысла врать ему, но ещё раз проводит рукой по темным волосам, пропуская кудряшки через пальцы. — Ты любишь музыку?
Она помогает ему подняться и сесть обратно на стул и одновременно начинает напевать что-то из классики. Это Вивальди, но Джош в свои двадцать знает только Tiesto и не больше. Он думает, что если доживет до следующего дня рождения, то точно сходит в консерваторию на концерт. Обязательно.
— Я не могу думать о музыке в такой момент, — кашляет Джош, опуская глаза.
Давина разочаровано вздыхает и отходит от него, убирая свои тонкие пальчики с его локтя и забирая все тепло. Становится до жути холодно, будто его закрыли в школьной морозильной камере в столовой. Это было всего четыре года назад. Кажется, будто в другой жизни.
— Ты любишь джаз? — без интереса спрашивает она и Джош даже успевает удивиться ее перепадам настроения и переменам тем разговора. — Отвлекись и тебе сразу станет легче.
— Клубная музыка, — негромко произносит он и ловит ее несколько растерянный взгляд. — Транс, электроника, дабстеп.
Со сбитым напрочь дыханием, оказывается, очень легко пародировать сильные басы и биты диджеев.
— Я ведьма и мне всего шестнадцать, — говорит Давина и откидывается на своем кресле, закладывая ногу на ногу. И Джош просто должен отметить, что она никак не тянет на ребенка. — Я никогда не бывала в клубах.
— Когда мне было шестнадцать, я посетил с сотню клубов, — усмехается он, но как-то слишком горько. — Это было так недавно, и все чего я тогда хотел, это встречаться с парнями и пить текилу с ними же. А сейчас нормальные желания это — пить человеческую кровь и желать получить чертово кольцо, которое бы позволяло бы выходить мне на улицу днем.
Длинная фраза отнимает слишком много сил и уже отдышавшийся Джош вновь готов загнуться от нехватки кислорода.
— У меня тоже была жизнь, — с затуманенными глазами произносит она и будто невзначай проводит по собственному запястью. — И вероятно, если бы не произошло все это, — Давина окидывает взглядом чердак и вновь останавливается на Джоше, — то сейчас я была бы очень похожа на тебя и твои рассказы.
— Но в итоге, ты сидишь на чердаке и вытираешь воспоминания вампиру, — вновь улыбается он и Давина пожимает плечами, быстро поднимаясь с кресла. Джош успевает заметить ее молочно белые бедра, которые видны из-под взметнувшейся юбки.
— Ты думаешь, меня это не разочаровывает? — разводит руками Давина и подходит к нему ближе, уже вытягивая руку, будто предупреждая вампира о новой волне боли. — Я ведь даже не целовалась ни разу за свои шестнадцать.
— Правда? — Джош даже на мгновение разжимает зубы, которые он крепко сжал, чтобы в очередной раз не закричать, словно девчонка при первом разе.
— Правда, — выговаривает она и ее глаза на долю секунды темнеют, а Джош жалеет, что не стиснул зубы.
Давина больше не останавливается, иногда послабляя боль, но так все же лучше, чем мучить вампира целую ночь. Тем более, она хотела ещё порисовать. Давина сосредотачивается на ощущениях и почти физически чувствует, как воспоминания Джоша вытекают из его ауры и фактически блокируются для всех, кроме нее. Последнее воспоминание действует на нее словно толчок в грудь и она отдергивает руку, словно от горячей сковороды.
Джош просыпается на полу, но под его голову подложена подушка, а совсем рядом на коленях сидит Давина и с интересом и даже немного с тревогой смотрит на то, как он жадно глотает воздух.
— Вот и все. Ты свободен, — произносит она и наклоняет голову так, что ее длинные темные волосы кончиками цепляют дощатый пол.
Джош, молча, кивает несколько раз. И снова смотрит на нее с восхищением. С чистым и таким благодарным восхищением. Давина даже жалеет, что придется вновь стереть его воспоминания. На этот раз уже о себе.
— Спасибо, — она даже вздрагивает от его слов. Да, Марсель часто бросал это треклятое «спасибо», но обычно это было вскользь, и Давина точно знала, что после этого «спасибо» умрет пару десятков ведьм. Не то, чтобы это расстраивало, но все же мешало воспринимать все это как чистую благодарность.
Джош приподнимается на локтях и внимательно вглядывается в ее лицо. Она совсем не боится, что вампир так близко и улыбается ему, оголяя белые зубки.
У него все лицо мокрое от пота и даже губы отдают солью, но она не отталкивает его. Лишь часто-часто моргает. Джош чувствует легкие прикосновения ее ресниц к его щекам, когда легко проводит языком по нижней губе. На удивление, ее губы действительно вишневые. Ему кажется, что даже вишня не обладает настолько сильным вкусом. Он отстраняется от нее и снова смотрит в глаза.
Через мгновение голова снова взрывается и когда он просыпается в баре с пивом в руке, Джош еще раз облизывает губы, ощущая вишневый привкус. И ему, после этого, совсем не хочется знать, что случилось.
Безупречная; ~400 словДавина красива.
С этим Джош не может спорить, да и не хочет, честно говоря.
Если бы он умел рисовать, то обязательно бы изобразил ее пухлые губки, которые растягиваются в добродушной, доверчивой улыбке, и пышные локоны волос, которые невероятным образом лежат так восхитительно безо всякой укладки.
Давина, вне всяких сомнений, талантлива.
С этим не может спорить не только Джош, но и все, кто хотя бы раз видел ее рисунки или магию.
Если бы он обладал хотя бы частью силы Марселя или Клауса, то обязательно бы спал в ее ногах, как преданный пес, чтобы в любой момент защитить ее и просто успокаивать после ночных кошмаров, про которые она рассказывает по утрам.
Давина поразительно умна.
С этим спорят все, но только Джош молчит и позволяет ей откидывать голову на его каменный живот, чтобы, удобно устроившись в копне своих волос, ведьма могла вдоволь порисовать. Рядом с ним она не рисует страшных картин черным углем.
Если бы он мог быть в ее солнечной комнате, окна в которую она занавешивает специально для него, постоянно, то обязательно бы расспросил ее про ее прошлую жизнь. Слушал бы какие-то школьные истории, вроде знакомства с Тимом, кивал и пил колу, которую она считает слишком вредной и почти никогда не пьет. Наверно, поэтому у нее такие идеальные белые зубы, которым он завидует, забывая, что у него, как у вампира, они пожизненно — точнее посмертно — белоснежные.
Давина до жути манящая.
И так думает один только Джош, вслушиваясь в ее напевные слова, которые изредка срываются в девичьем, почти детском сопрано.
Клаус говорит, что у маленькой ведьмы голос хаоса и раздора, и насмешливо предупреждает его о том, чтобы он не слишком привязывался к ней. Хаос не может так долго жить в такой маленькой девочке.
Если бы он имел право касаться ее, то обязательно бы поцеловал ее руки с аккуратными пластинами ногтей, не тронутых пошлым красным лаком, как у Ребекки. Целовал бы и чувствовал, как она едва слышно смеется, когда он колол ее пальчики щетиной.
Давина, кажется, ошиблась веком.
Вместе с любовью к классической музыке, набросками углем, который так сильно пачкает руки, и магией, которая граничит с колдовством. Вместе с ним.
Джош думает об этом, когда отрывает голову Сабин, с ужасом глядя на мертвое тело без головы, которое падает к его ногам. По женщине буквально минуту назад живой, пробегает желтоватое свечение, и он бросает ее голову, словно баскетбольный мяч в корзину, куда-то в кусты.
Давина обязательно научит его рисовать и подарит «солнечное» кольцо, позволяя валяться на красном покрывале ее постели и целовать ее руки.
Платиновая; ~700 слов— А ты умеешь целоваться? — ее вопрос звучит, словно гром среди ясного неба. Ошарашивает, оглушает и лишает возможности дышать. Джошу только и остается, что широко распахнуть глаза и уставиться на Давину удивленным взглядом.
Давина стоит посреди полного разгрома красок, холстов и грубо сколоченных рам для ее картин, которые притаскивает Марсель и которыми она никогда не пользуется. Но вокруг нее, будто спасательным жилетом, островок чистоты. Чердак старый и даже Джош, который вампир, умеющий управлять своим телом, как никто другой, скрипит половицами. От ее шагов нет даже легкого стука подошв. Она перемещается по чердаку, словно фея, и Джош неловко шутит, что она похожа на Динь-Динь из Диснеевского мультика. Давина обычно улыбается на такие замечания и пожимает плечами, ещё сильнее выделяя тонкие ключицы.
Джошу кажется, что ей очень пойдет платина.
Но сейчас она спрашивает его о поцелуях и не отводит взгляда от мольберта, делая автоматические мазки по, кажется, одному и тому же месту на холсте: острый вампирский глаз это четко улавливает. Так же, как и биение ее сердечка, которое где-то теряет нужные удары каждые десять секунд.
— Пока не жаловались, — пожимает плечами Джош, в это же мгновение, понимая глупость сказанного, но ее негромкий смех все равно царапает что-то в легких.
Давина кашляет, пытаясь скрыть смешки, которые он, впрочем, уже услышал, и вновь восстанавливает сердцебиение, заводя разговор об Оскаре Уайлде.
Они возвращаются к этому разговору, когда Клаус перевозит ее в свой дом. Давина несет мольберт и палетку красок, а Джош — все остальное. Она оборачивается каждые пару минут, чтобы убедиться, что Джош идет за ней, и он не устает успокаивающе улыбаться ей в ответ. Если бы у него не было столько коробок в руках, он бы даже обнял ее.
Обнимать Давину немного странно, но приятно. Она ниже на голову и утыкается лбом ровно в плечо (выше — просто не достает), позволяя его рукам сминать свои кудри. Давина сплетает свои пальцы в замочек за его спиной, едва обхватывая своими руками его. Джошу всегда немного неудобно и щекотно от ее горячего дыхания и волос, которые попадают за ворот парки.
— Так ты умеешь целоваться? Знаешь, я Тимом я ни разу не целовалась и даже не знаю как это. В книгах пишут, что это вообще-то инстинкты, но вдруг я что-то сделаю не так? И потом, когда я стану нормальной, — Джошу привычно режет по ушам, ее твердая уверенность в том, что скоро все изменится, но, черт побери, как же он этого не хочет! — он не захочет со мной встречаться? — она путается в словах, явно захлебываясь нормами того, что можно сказать и чего нельзя.
Давина не дергается, когда он внезапно оказывается рядом с ней — уже привыкла. Джош наклоняется и ставит последнюю коробку у ее ног. Со стороны, кажется, будто он отвешивает ей поклон. Она смотрит на коробку, которая их разделяет, с непониманием и Джошу приходится положить ладони на ее талию, чтобы чуть подвинуть к коробке. Он случайно касается ее завышенного пояса у груди и неловко скользит пальцами по атласной ленте, отдергивая руки, когда она, наконец, ставит ножку на коробку.
Когда Давина поднимается на коробку, то становится даже на пару сантиметров выше него.
Джош рассматривает ее темные, шоколадные, в самом деле, шоколадные, волосы, и мысленно рисует в локонах маленькую корону. С тонкими металлическими трубочками у основания, отливающими матовым блеском. Корона не золотая и даже не серебренная. Платиновая.
Наверно стоило бы поцеловать ее нежно, едва прикасаясь, словно фарфоровую куклу, но Джош почему-то совсем забывает об этом, сгребая ее в объятия и крепко-крепко прижимаясь к приоткрытым губам. Он чувствует, как Давина вздрагивает от такого напора, но ничуть не противится, напротив, подаваясь вперед. Позволяет ему сжимать ткань на спине ее платья, вместе с завитками волос, и изучать языком каждый уголок рта. Она разрешает ему полностью доминировать и не отталкивает даже, когда он слишком сильно прикусывает ее губу, сдавленно извиняясь через секунду.
— Какие страсти, — насмешливо раздается от двери, но Давина крепко удерживает его за плечи, внимательно рассматривая его лицо своими расширенными зрачками. Она чувствует, как ее собственный пульс буквально взрывается в запястьях, которые по-прежнему прижаты к шее Джоша.
— А губы всегда так болят после поцелуев? — спрашивает Давина, не обращая внимания на Хейли, которая все ещё стоит на пороге комнаты, и Джош неуклюже пожимает плечами, почти подбрасывая ее руки, которые все ещё лежат на нем.
Давине внезапно приходит в голову мысль, что стать нормальной ей светит ещё не скоро, но, до встречи с Тимом, можно неплохо научиться целоваться, если взять ещё пару мастер-классов у странноватого вампира в серой парке, который утверждал, что он гей.
Счастливая; ~300 слов— И что там? — Джош смотрит тяжело и уверено, словно готов вырвать эту коробочку из ее рук и отбросить подальше, закрывая ее от опасности потрепанной курткой.
Губы Давины дрожат и растягиваются в безумной, счастливой улыбке. Пожелтевшая бумажка в ее пальцах выглядит как-то жалко, но она крепко-крепко ее сжимает в кулаке. Так, что даже Женевьев была бы не в силах отобрать у нее подарок Майклсона.
— Клаус подарил мне заклятье для дневных колец, — выдыхает Давина сквозь зубы и огонь в высоких канделябрах едва заметно меняет цвет. Всего на мгновение пламя становится ярко-желтым, будто то самое солнце, которого Джош не видел уже добрых пару месяцев.
Джош пока мало осознает происходящее, но улыбается, понимая, что все хорошо. Давина с этими нелепыми перьями в прическе выглядит донельзя счастливой, и, когда она порывисто обнимает его, он чувствует тепло, волнами исходящее от нее. Давина вжимается лицом в его рубашку, царапая нос металлическими кнопками, и тихо-тихо смеется.
— То есть я смогу теперь выходить на солнце? — недоверчиво поднимает брови Джош и аккуратно кладет руки на ее талию. Высокий корсет мешает нормально обнимать ее, а перья в прическе щекочут нос.
— Сможешь, обязательно сможешь, — судорожно шепчет Давина, поднимая голову вверх.
И после все, о чем может думать Джош, сводится к тому, не снесли ли кофейню напротив музея с высокими пиками башен. Сильно сжимая ее ладонь в своей руке и впечатывая ее в собственную грудь, чтобы защитить от бегущих людей и падающих со столов блюд, Джош думает, что Давина наверняка была в том самом музее, где он ни был ни разу, но никогда не пила капучинно в кофейне напротив.
Музей работает до семи вечера. В семь вечера ещё светло.
Джош просит Давину сходить туда с ним. Давина соглашается за чашку кофе.
@темы: TO, фики, смотри, этом мой ОТР, пошиппери его, он не кусается