Дорогой дневник. Я не верующая. Люди рождаются, стареют, а потом они умирают. Таков мир, в котором мы живем.
Драбблы по сотне, недостойные отдельного поста.
Ставки; Финн/Октавия; 198 слов— Ставки сделаны. Ставок больше нет, — невесело ухмыляется Финн, глядя на закоченевший труп Уэллса.
— Ставки? — Октавия подходит со спины и становится близко-близко, касаясь подбородком его плеча.
Она морщит носик, провожая взглядом Кларк, которая порывается разрыдаться над телом Яхи, судорожно проверяя его давно упавший до нуля пульс.
— Ставки, — кивает Хоторн и чуть оборачивается на нее, добавляя, когда замечает ее непонимающий взгляд: — Как в казино. Покер, карты, проигрыши.
Октавии ничего не говорят эти слова: она — не Финн, которого знал весь Ковчег и знакомство с которым не желал признавать ни один порядочный человек, она просидела восемнадцать лет под полом, разглядывая книжки без картинок.
— И как вы, убогие, собрались выживать здесь без ставок? — в пустоту спрашивает Финн, вновь отворачиваясь к Кларк, которая дрожащими руками накрывает лицо Уэллса тряпкой.
— Поставишь за меня? — Октавия больно упирается подбородком в его плечо, впиваясь между косточками.
От ее волос пахнет дымом и паленой плотью, а тонкие пальчики уверено гладят кожу его живота, сквозь многочисленные разрезы на футболке.
— На кого ставить собираешься? — Финн улыбается уголком рта, чувствуя, как она слизывает застарелый пот с его шеи.
— На тебя, конечно, — усмехается Октавия и кусает его за мочку уха.
Финн спешно вспоминает основные покерные комбинации и место, где Беллами их не увидит.
Принцесса и сучка; Кларк/Октавия; 201 словоКларк ощупывает ее ногу, обводя пальцами края раны, и Октавия терпит, понимая, что лучше Принцесса и ее тонкие, нежные пальчики, чем Финн или Монти, которые, наверно, не знают о существовании антисептиков. Впрочем, тут, на заросшей мутировавшей планете, их не найти, но беспокойный, абсолютно не равнодушный взгляд голубых глаз Гриффин нравится ей больше, чем безразличие и небрежность Финна.
— Больно? — Кларк давит на край раны, и Октавия шипит, как кошки из документальных фильмов, что она смотрела на “Ковчеге”.
Кларк больше не нужен ответ и она ласково дует на подсыхающий укус, оборачивая ее ногу куском рваного тряпья. Она поднимает взгляд на Октавию и улыбается, в нелепой попытке ее успокоить.
— Ты, наверно, даже не целованная, правда, принцесса? — насмешливо спрашивает Октавия, стряхивая с себя ее глупую заботу.
— Знаешь ли, теперь принцесса здесь ты, — Кларк прекращает улыбаться и рывком поднимается.
— Глупости, — фыркает она, стуча ноготками по металлическому браслету.
— Глупости, — соглашается Гриффин, и садится уже рядом с ней, на один камень, толкая ее прямо в больную ногу.
— Сучка, — зевает Октавия, сдерживая порыв поморщится и показать свою слабость.
— Принцесса и сучка — отлично, — поворачивает к ней голову Кларк, и получает в ответ довольную улыбку и уверенное прикосновение к своим пальцам. И, в отличие от ее собственных, у Октавии они теплые.
Ей все сойдет с рук; Октавия/Беллами; 280 слов— Октавия.
Она не знает, как у Беллами получается выразить в звуке ее имени столько эмоций, сколько не сыщешь ни в одном предложении, и даже не во всякой речи канцлера на три листа.
Беллами обнимает ее, проводя грязной ладонью по ее спутанным волосам, и усаживает к себе на колени, словно маленькую девочку. Словно младшую сестру.
По сути, он никогда так не делал. У Октавии, с точностью до ста процентов, не было детства с любящим братом, который бы обнимал ее, прижимая горячие губы к макушке и позволяя утыкаться таким же горячим лбом в грудь.
От него пахнет потом, землей и металлом. Таким странным незнакомым запахом, который идет от его рук. Руки Беллами выпачканы в бурой грязи, которая не засыхает и стряхивается, словно пыль, а застывает разводами на тыльной стороне ладони, забиваясь темными полосами под ногти.
— Октавия, что ты делала с Атомом? — у Беллами голос мягкий, на самом деле. Почти_нежный и абсолютно точно ласковый.
Но Октавия знает, что так он говорит только с ней. И только ей здесь все сойдет с рук. А так, как с рук сойдет все, то губы брата кажутся не такими уж и запретными.
Она ерзает на его коленях, совершенно точно зная, что делает: восемнадцать лет в подполе в компании со всевозможными книгами в электронном формате, включая атлас по анатомии и Камасутру, — не проходят даром ни для кого.
— Вот, что я с ним делала, — отвечает Октавия и быстро, слишком ловко для первого раза целует его в губы, перехватывая за шею так, чтобы он не смог вырваться.
Октавия давит ему на затылок, сжимая в кулаке растрепанные нестриженные волосы, и только через пару мгновений понимает — сопротивления нет.
— Атом сдохнет в лесу, — говорит Беллами.
— Джаспер сдохнет здесь, — говорит Беллами.
— Люблю тебя, — говорит Беллами.
Ставки; Финн/Октавия; 198 слов— Ставки сделаны. Ставок больше нет, — невесело ухмыляется Финн, глядя на закоченевший труп Уэллса.
— Ставки? — Октавия подходит со спины и становится близко-близко, касаясь подбородком его плеча.
Она морщит носик, провожая взглядом Кларк, которая порывается разрыдаться над телом Яхи, судорожно проверяя его давно упавший до нуля пульс.
— Ставки, — кивает Хоторн и чуть оборачивается на нее, добавляя, когда замечает ее непонимающий взгляд: — Как в казино. Покер, карты, проигрыши.
Октавии ничего не говорят эти слова: она — не Финн, которого знал весь Ковчег и знакомство с которым не желал признавать ни один порядочный человек, она просидела восемнадцать лет под полом, разглядывая книжки без картинок.
— И как вы, убогие, собрались выживать здесь без ставок? — в пустоту спрашивает Финн, вновь отворачиваясь к Кларк, которая дрожащими руками накрывает лицо Уэллса тряпкой.
— Поставишь за меня? — Октавия больно упирается подбородком в его плечо, впиваясь между косточками.
От ее волос пахнет дымом и паленой плотью, а тонкие пальчики уверено гладят кожу его живота, сквозь многочисленные разрезы на футболке.
— На кого ставить собираешься? — Финн улыбается уголком рта, чувствуя, как она слизывает застарелый пот с его шеи.
— На тебя, конечно, — усмехается Октавия и кусает его за мочку уха.
Финн спешно вспоминает основные покерные комбинации и место, где Беллами их не увидит.
Принцесса и сучка; Кларк/Октавия; 201 словоКларк ощупывает ее ногу, обводя пальцами края раны, и Октавия терпит, понимая, что лучше Принцесса и ее тонкие, нежные пальчики, чем Финн или Монти, которые, наверно, не знают о существовании антисептиков. Впрочем, тут, на заросшей мутировавшей планете, их не найти, но беспокойный, абсолютно не равнодушный взгляд голубых глаз Гриффин нравится ей больше, чем безразличие и небрежность Финна.
— Больно? — Кларк давит на край раны, и Октавия шипит, как кошки из документальных фильмов, что она смотрела на “Ковчеге”.
Кларк больше не нужен ответ и она ласково дует на подсыхающий укус, оборачивая ее ногу куском рваного тряпья. Она поднимает взгляд на Октавию и улыбается, в нелепой попытке ее успокоить.
— Ты, наверно, даже не целованная, правда, принцесса? — насмешливо спрашивает Октавия, стряхивая с себя ее глупую заботу.
— Знаешь ли, теперь принцесса здесь ты, — Кларк прекращает улыбаться и рывком поднимается.
— Глупости, — фыркает она, стуча ноготками по металлическому браслету.
— Глупости, — соглашается Гриффин, и садится уже рядом с ней, на один камень, толкая ее прямо в больную ногу.
— Сучка, — зевает Октавия, сдерживая порыв поморщится и показать свою слабость.
— Принцесса и сучка — отлично, — поворачивает к ней голову Кларк, и получает в ответ довольную улыбку и уверенное прикосновение к своим пальцам. И, в отличие от ее собственных, у Октавии они теплые.
Ей все сойдет с рук; Октавия/Беллами; 280 слов— Октавия.
Она не знает, как у Беллами получается выразить в звуке ее имени столько эмоций, сколько не сыщешь ни в одном предложении, и даже не во всякой речи канцлера на три листа.
Беллами обнимает ее, проводя грязной ладонью по ее спутанным волосам, и усаживает к себе на колени, словно маленькую девочку. Словно младшую сестру.
По сути, он никогда так не делал. У Октавии, с точностью до ста процентов, не было детства с любящим братом, который бы обнимал ее, прижимая горячие губы к макушке и позволяя утыкаться таким же горячим лбом в грудь.
От него пахнет потом, землей и металлом. Таким странным незнакомым запахом, который идет от его рук. Руки Беллами выпачканы в бурой грязи, которая не засыхает и стряхивается, словно пыль, а застывает разводами на тыльной стороне ладони, забиваясь темными полосами под ногти.
— Октавия, что ты делала с Атомом? — у Беллами голос мягкий, на самом деле. Почти_нежный и абсолютно точно ласковый.
Но Октавия знает, что так он говорит только с ней. И только ей здесь все сойдет с рук. А так, как с рук сойдет все, то губы брата кажутся не такими уж и запретными.
Она ерзает на его коленях, совершенно точно зная, что делает: восемнадцать лет в подполе в компании со всевозможными книгами в электронном формате, включая атлас по анатомии и Камасутру, — не проходят даром ни для кого.
— Вот, что я с ним делала, — отвечает Октавия и быстро, слишком ловко для первого раза целует его в губы, перехватывая за шею так, чтобы он не смог вырваться.
Октавия давит ему на затылок, сжимая в кулаке растрепанные нестриженные волосы, и только через пару мгновений понимает — сопротивления нет.
— Атом сдохнет в лесу, — говорит Беллами.
— Джаспер сдохнет здесь, — говорит Беллами.
— Люблю тебя, — говорит Беллами.
@темы: фемслэш, сотня, фики, блейк-цест, смотри, этом мой ОТР, пошиппери его, он не кусается